Stefano Bombardieri

Стефано Бомбардьери представляет животных висящими, запряженными и чучелами, чтобы заставить нас задуматься, возможно, о значении «натюрморта» в искусстве, но также и для того, чтобы вызвать тревогу, чтобы слить наши образы в единый напряженный образ, даже ужас и садомазохистские наклонности или вместо этого в тревога за освобождение и способность метаться, даже со всей тяжестью тела, в легкости. По крайней мере, десятилетие он использует большие размеры, чтобы донести мысль о том, что то, что происходит в искусстве, всегда выходит за рамки изображаемого предмета. Бомбардьери не говорит о китах и ​​носорогах, о слонах и больших грузовиках; он говорит о сложном мире, нашем, неопрятном, многослойном, и делает это, используя маршрут, типичный для культуры девятнадцатого века: парадокс. За размером, за образом, за парадоксом стоит воображение, сообщающее, каким оно может быть и чего нам достаточно, чтобы в него попасть, не боясь ошибок.

Чем больше художник погружает свое искусство в репрезентацию, тем больше, руководствуясь разумом, который размышляет и разрабатывает, он, безусловно, изображает несуществующий мир.

В этом внутреннем существовании возникает реальный мир, который иногда вызывает у нас улыбку, но чаще огорчает.

Бомбардьери заставляет нас мериться, как на театральной сцене, дискомфортом, потерями и страхами, присутсвующие в нашей повседневной жизни, но доверив им делегирование иронии и грабежа, минимального бунта, неуловимости и легкости (животное, которого тянет ребенок). Таким образом, игра заключается в том, чтобы убедиться, что вещи больше не вписываются в их общую картину, чтобы они поселились на пороге наших мечтаний или желаний.

Носороги, борцы сумо, как и многие другие возможные предметы, принимают вид находок, застывших в искусственную синтетическую неподвижность. Но в конце концов это всего лишь искусство; и только магия искусства делает эти алхимии возможными, и это искусство не направлено ни на то, чтобы доставить удовольствие, ни на то, чтобы давать ответы, а, наоборот, чтоб возникали вопросы, встряхивать, навязывать мыслительные процессы, работы Стефано захватывают нас с кажущейся легкостью, очарованные такими понятиями, как отношения между реальностью и вымыслом, жизнью и ее дубликатом.

В конце концов, нам кажется, что если взгляд — это то, что нужно, чтобы увидеть то  бесполезное, что предлагает нам повседневная жизнь, то что же такое наш взгляд? И тот же  субстрат принадлежит концептуальным композициям, где предметы теряют свою банальную повседневную функцию, опустошаются и превращаются в тайные оболочки, где, возможно, хранится летучая субстанция, из которой сделаны искомые нами ответы.